Неточные совпадения
И Левину вспомнилась недавняя сцена с Долли и ее детьми. Дети, оставшись одни, стали жарить малину на свечах и лить молоко фонтаном в рот. Мать, застав их на деле, при Левине стала внушать им, какого труда стоит большим то, что они разрушают, и то, что труд этот делается для них, что если они будут бить
чашки, то им не
из чего будет пить чай, а если будут разливать молоко, то им нечего будет есть, и они умрут с голоду.
— Иду, иду, Варвара Андреевна, — сказал Сергей Иванович, допивая
из чашки кофей и разбирая по карманам платок и сигарочницу.
«Это всё само собой, — думали они, — и интересного и важного в этом ничего нет, потому что это всегда было и будет. И всегда всё одно и то же. Об этом нам думать нечего, это готово; а нам хочется выдумать что-нибудь свое и новенькое. Вот мы выдумали в
чашку положить малину и жарить ее на свечке, а молоко лить фонтаном прямо в рот друг другу. Это весело и ново, и ничего не хуже, чем пить
из чашек».
Всякое стеснение перед барином уже давно исчезло. Мужики приготавливались обедать. Одни мылись, молодые ребята купались в реке, другие прилаживали место для отдыха, развязывали мешочки с хлебом и оттыкали кувшинчики с квасом. Старик накрошил в
чашку хлеба, размял его стеблем ложки, налил воды
из брусницы, еще разрезал хлеба и, посыпав солью, стал на восток молиться.
Сергей Иванович, не отвечая, осторожно вынимал ножом — тупиком
из чашки, в которой лежал углом белый сот меду, влипшую в подтекший мед живую еще пчелу.
После обеда Сергей Иванович сел со своею
чашкой кофе у окна в гостиной, продолжая начатый разговор с братом и поглядывая на дверь,
из которой должны были выйти дети, собиравшиеся за грибами.
Держа в руке чубук и прихлебывая
из чашки, он был очень хорош для живописца, не любящего страх господ прилизанных и завитых, подобно цирюльным вывескам, или выстриженных под гребенку.
Но чай несут: девицы чинно
Едва за блюдечки взялись,
Вдруг из-за двери в зале длинной
Фагот и флейта раздались.
Обрадован музыки громом,
Оставя
чашку чаю с ромом,
Парис окружных городков,
Подходит к Ольге Петушков,
К Татьяне Ленский; Харликову,
Невесту переспелых лет,
Берет тамбовский мой поэт,
Умчал Буянов Пустякову,
И в залу высыпали все,
И бал блестит во всей красе.
Девочка говорила не умолкая; кое-как можно было угадать
из всех этих рассказов, что это нелюбимый ребенок, которого мать, какая-нибудь вечно пьяная кухарка, вероятно
из здешней же гостиницы, заколотила и запугала; что девочка разбила мамашину
чашку и что до того испугалась, что сбежала еще с вечера; долго, вероятно, скрывалась где-нибудь на дворе, под дождем, наконец пробралась сюда, спряталась за шкафом и просидела здесь в углу всю ночь, плача, дрожа от сырости, от темноты и от страха, что ее теперь больно за все это прибьют.
Княжна молча встала с кресла и первая вышла
из гостиной. Все отправились вслед за ней в столовую. Казачок в ливрее с шумом отодвинул от стола обложенное подушками, также заветное, кресло, в которое опустилась княжна; Катя, разливавшая чай, первой ей подала
чашку с раскрашенным гербом. Старуха положила себе меду в
чашку (она находила, что пить чай с сахаром и грешно и дорого, хотя сама не тратила копейки ни на что) и вдруг спросила хриплым голосом...
— Не надо, — дай две
чашки, — сказал человек с бородавкой и вынул из-за пазухи плоскую флягу: — Коньяк, Мартель. А они вас денатуратом угостят.
Он смотрел в маленький черный кружок кофе, ограниченный краями
чашки, и все более торопливо пытался погасить вопрос, одновременно вылавливая
из шума различные фразы.
Он хлебнул ложечку чая и, найдя, что он недостаточно горяч или не сладок, выплеснул половину влаги
из стакана в полоскательную
чашку, подвинул стакан свой под кран самовара, увещевая торжественно, мягко и вкрадчиво...
Ни петухи, ни лай собаки, ни скрип ворот не могли вывести его
из столбняка. Загремели
чашки, зашипел самовар.
Но когда однажды он понес поднос с
чашками и стаканами, разбил два стакана и начал, по обыкновению, ругаться и хотел бросить на пол и весь поднос, она взяла поднос у него
из рук, поставила другие стаканы, еще сахарницу, хлеб и так уставила все, что ни одна
чашка не шевельнулась, и потом показала ему, как взять поднос одной рукой, как плотно придержать другой, потом два раза прошла по комнате, вертя подносом направо и налево, и ни одна ложечка не пошевелилась на нем, Захару вдруг ясно стало, что Анисья умнее его!
Захар, по обыкновению, колебля подносом, неловко подходил к столу с кофе и кренделями. Сзади Захара, по обыкновению, высовывалась до половины
из двери Анисья, приглядывая, донесет ли Захар
чашки до стола, и тотчас, без шума, пряталась, если Захар ставил поднос благополучно на стол, или стремительно подскакивала к нему, если с подноса падала одна вещь, чтоб удержать остальные. Причем Захар разразится бранью сначала на вещи, потом на жену и замахнется локтем ей в грудь.
А там старуха пронесет
из амбара в кухню
чашку с мукой да кучу яиц; там повар вдруг выплеснет воду
из окошка и обольет Арапку, которая целое утро, не сводя глаз, смотрит в окно, ласково виляя хвостом и облизываясь.
Машутка становилась в угол, подальше, всегда прячась от барыни в тени и стараясь притвориться опрятной. Барыня требовала этого, а Машутке как-то неловко было держать себя в чистоте. Чисто вымытыми руками она не так цепко берет вещь в руки и, того гляди, уронит; самовар или
чашки скользят
из рук; в чистом платье тоже несвободно ходить.
Дурак дураком, трех перечесть не может, лба не умеет перекрестить, едва знает, где право, где лево, ни за сохой, ни в саду: а посуду,
чашки, ложки или крестики точит, детские кораблики, игрушки — точно
из меди льет!
Он вылил остатки рома
из бутылки в
чашку и зажег опять ром. Потом, положив оба локтя на стол, небрежно глядел на Райского.
Чашки,
из которых японцы едят, очень малы, а их подают неполные.
Ну чем он не европеец? Тем, что однажды за обедом спрятал в бумажку пирожное, а в другой раз слизнул с тарелки сою
из анчоусов, которая ему очень понравилась? это местные нравы — больше ничего. Он до сих пор не видал тарелки и ложки, ел двумя палочками, похлебку свою пил непосредственно
из чашки. Можно ли его укорять еще и за то, что он, отведав какого-нибудь кушанья, отдавал небрежно тарелку Эйноске, который, как пудель, сидел у ног его? Переводчик брал, с земным поклоном, тарелку и доедал остальное.
В батарейной палубе привешиваются большие
чашки, называемые «баками», куда накладывается кушанье
из одного общего, или «братского», котла.
Кто ел
из кружки, кто
из чашки, на сундуке, на подставке.
В каютах, то там, то здесь, что-нибудь со стуком упадет со стола или сорвется со стены, выскочит
из шкапа и со звоном разобьется — стакан,
чашка, а иногда и сам шкап зашевелится.
Слуга подходил ко всем и протягивал руку: я думал, что он хочет отбирать пустые
чашки, отдал ему три, а он чрез минуту принес мне их опять с теми же кушаньями. Что мне делать? Я подумал, да и принялся опять за похлебку, стал было приниматься вторично за вареную рыбу, но собеседники мои перестали действовать, и я унялся. Хозяевам очень нравилось, что мы едим; старик ласково поглядывал на каждого
из нас и от души смеялся усилиям моего соседа есть палочками.
Мы между тем переходили от
чашки к
чашке, изредка перекидываясь друг с другом словом. «Попробуйте, — говорил мне вполголоса Посьет, — как хорош винегрет
из раков в синей
чашке. Раки посыпаны тертой рыбой или икрой; там зелень, еще что-то». — «Я ее всю съел, — отвечал я, — а вы пробовали сырую рыбу?» — «Нет, где она?» — «Да вот нарезана длинными тесьмами…» — «Ах! неужели это сырая рыба? а я почти половину съел!» — говорил он с гримасой.
Какую роль играет этот орех здесь, в тропических широтах! Его едят и люди, и животные; сок его пьют;
из ядра делают масло, составляющее одну
из главных статей торговли в Китае, на Сандвичевых островах и в многих других местах;
из древесины строят домы, листьями кроют их,
из чашек ореха делают посуду.
Вдруг
из дверей явились, один за другим, двенадцать слуг, по числу гостей; каждый нес обеими руками
чашку с чаем, но без блюдечка. Подойдя к гостю, слуга ловко падал на колени, кланялся, ставил
чашку на пол, за неимением столов и никакой мебели в комнатах, вставал, кланялся и уходил. Ужасно неловко было тянуться со стула к полу в нашем платье. Я протягивал то одну, то другую руку и насилу достал. Чай отличный, как желтый китайский. Он густ, крепок и ароматен, только без сахару.
Там высунулась
из воды голова буйвола; там бедный и давно не бритый китаец, под плетеной шляпой, тащит, обливаясь потом, ношу; там несколько их сидят около походной лавочки или в своих магазинах, на пятках, в кружок и уплетают двумя палочками вареный рис, держа
чашку у самого рта, и время от времени достают
из другой
чашки, с темною жидкостью, этими же палочками необыкновенно ловко какие-то кусочки и едят.
Из маленьких синих
чашек, без ручек, пьют чай, но не прикусывает широкоплечий ямщик по крошечке сахар, как у нас: сахару нет и не употребляют его с чаем.
Он ехал целым домиком и начал вынимать
из так называемого и всем вам известного «погребца»
чашку за
чашкой, блюдечки, ножи, вилки, соль, маленькие хлебцы, огурцы, наконец, покинувший нас друг — вино. «А у меня есть, — окончательно прибавил я, — повар».
Некоторые китайцы ужинали на пороге, проворно перекладывая двумя палочками рис
из чашек в рот, и до того набивали его, что не могли отвечать на наше приветствие «чинь-чинь» («Здравствуй»), а только ласково кивали.
Мисси сердито нахмурилась, пожала плечами и обратилась к элегантному офицеру, который подхватил у нее
из рук порожнюю
чашку и, цепляя саблей за кресла, мужественно перенес ее на другой стол.
После этого священник унес
чашку за перегородку и, допив там всю находившуюся в
чашке кровь и съев все кусочки тела Бога, старательно обсосав усы и вытерев рот и
чашку, в самом веселом расположении духа, поскрипывая тонкими подошвами опойковых сапог, бодрыми шагами вышел из-за перегородки.
Предварительно опросив детей об их именах, священник, осторожно зачерпывая ложечкой
из чашки, совал глубоко в рот каждому
из детей поочередно по кусочку хлеба в вине, а дьячок тут же, отирая рты детям, веселым голосом пел песню о том, что дети едят тело Бога и пьют Его кровь.
Сервировка была в строгом соответствии с господствовавшим стилем: каймы на тарелках, черенки ножей и вилок
из дутого серебра, суповая
чашка в форме старинной ендовы — все было подогнано под русский вкус.
Он часто говаривал, что лучше в одной рубашке останется, а с бритоусами да табашниками
из одной
чашки есть не будет.
По дороге Половодов встретил смазливую горничную в белом фартуке с кружевами; она бойко летела с серебряным подносом, на котором стояли пустые
чашки из-под кофе.
— Это оттого, что ваш палец в воде. Ее нужно сейчас же переменить, потому что она мигом нагреется. Юлия, мигом принеси кусок льду
из погреба и новую полоскательную
чашку с водой. Ну, теперь она ушла, я о деле: мигом, милый Алексей Федорович, извольте отдать мне мое письмо, которое я вам прислала вчера, — мигом, потому что сейчас может прийти маменька, а я не хочу…
Я глядел тогда на зарю, на деревья, на зеленые мелкие листья, уже потемневшие, но еще резко отделявшиеся от розового неба; в гостиной, за фортепьянами, сидела Софья и беспрестанно наигрывала какую-нибудь любимую, страстно задумчивую фразу
из Бетховена; злая старуха мирно похрапывала, сидя на диване; в столовой, залитой потоком алого света, Вера хлопотала за чаем; самовар затейливо шипел, словно чему-то радовался; с веселым треском ломались крендельки, ложечки звонко стучали по
чашкам; канарейка, немилосердно трещавшая целый день, внезапно утихала и только изредка чирикала, как будто о чем-то спрашивала;
из прозрачного, легкого облачка мимоходом падали редкие капли…
Когда мы пили чай, кто-то
из них взял
чашку, в которой были остатки меда.
Саша уходит за прибором, — да, это чаще, чем то, что он прямо входит с чайным прибором, — и хозяйничает, а она все нежится и, напившись чаю, все еще полулежит уж не в постельке, а на диванчике, таком широком, но, главное достоинство его, таком мягком, будто пуховик, полулежит до 10, до 11 часов, пока Саше пора отправляться в гошпиталь, или в клиники, или в академическую аудиторию, но с последнею
чашкою Саша уже взял сигару, и кто-нибудь
из них напоминает другому «принимаемся за дело», или «довольно, довольно, теперь за дело» — за какое дело? а как же, урок или репетиция по студенчеству Веры Павловны...
За этими спартанскими трапезами мы вспоминали, улыбаясь, длинную процессию священнодействия обеденного стола у княгини и у моего отца, где полдюжина официантов бегала
из угла в угол с
чашками и блюдами, прикрывая торжественной mise en scène, [постановкой (фр.).] в сущности, очень незатейливый обед.
В Перми Зонненберг ревностно принялся за дело, то есть за покупку ненужных вещей, всякой посуды, кастрюль,
чашек, хрусталю, запасов; он сам ездил на Обву, чтоб приобрести ex ipso fonte [
из самого источника (лат.).] вятскую лошадь.
— Извольте, сударыня, попробовать! — говорила какая-нибудь
из них побойчее, вбегая в матушкину спальню и принося небольшую деревянную
чашку с какою-то мутною и вонючею жидкостью.
Но машину не привозили, а доморощенный олух мозолил да мозолил глаза властной барыни. И каждый день прикоплял новые слои сала на буфетном столе, каждый день плевал в толченый кирпич, служивший для чищения ножей, и дышал в
чашки,
из которых «господа» пили чай…
— Долго ли этот кобылятник наш дом поганить будет? Посуду-то, посуду-то после него на стол подавать не смейте! Ведь он, поганец, с собакой
из одной
чашки ест!
Против ворот [Въезд во двор со стороны Тверской, против Обжорного переулка.] Охотного ряда, от Тверской, тянется узкий Лоскутный переулок, переходящий в Обжорный, который кривулил к Манежу и к Моховой; нижние этажи облезлых домов в нем были заняты главным образом «дырками». Так назывались харчевни, где подавались: за три копейки —
чашка щей
из серой капусты, без мяса; за пятак — лапша зелено-серая от «подонья» из-под льняного или конопляного масла, жареная или тушеная картошка.
Обедали не торопясь. «Хозяйка» несколько раз подливала щи, потом вываливала в
чашку нарезанную кусочками говядину, и старший
из мастеров стучал ложкой по краю
чашки.